— Что…
— Там… вас…
Чтобы струхнул сам Колек — должно было произойти что-то совсем экстраординарное.
— Сильно орал? — спросил капитан, ставя на землю ноги в пропыленных прыжковых ботинках.
— Ну… есть.
Судя по тому, что обернулся и Борисыч — орал он сильно.
— Дай глотнуть…
Вода была теплой, невкусной… но сейчас ему нужна была хоть какая. Во рту как насрали — хоть и не пил вовсе.
— Где… меня.
— Там. По рации долбят — Колек показал глазами наверх — орут сильно. Нецензурным матом изъясняться изволят.
— Нецензурным матом, говоришь. Нецензурным то и я мастак…
Он хлебнул еще, вернул флягу владельцу.
— Ладно, пошли…
На горизонте — курились дымы. С той стороны — табором обустраивались беженцы…
Далеко не все в Чеченской Республике — приняли "на ура" вооруженный исламистский мятеж — многие бросились бежать, причем не только из Чечни, но и из соседней Ингушетии. За последнее время — в республики вернулись русские, часть — из-за неплохих заработков, часть из-за жилья, часть еще почему… в том числе, например, ехали бабы. У чеченцев же с этим строго, а молодая кровь играет… с русскими же все можно, они долго не ломаются. Вот только — четырнадцать лет замирения обернулись ничем. Пшиком. Стоило только бросить клич "Аллах Акбар" — и многие схватились за оружие. И покатилось по земле… кровавое колесо.
Русских вроде пропускали — по собственной инициативе. Остальных — оставляли на чеченской территории, по стране катился вал террора. А здесь — мирных не было…
Двое сотрудников ОМОН неспешно шли по обочине дороги, ведущей на христианский Моздок, где местное ополчение уже готовилось встречать исламистов, попирая армейскими ботинками иссушенную неспокойным, тяжелым солнцем землю. Их глаза — привычно находились в движении, замечая все и в то же время ни на чем не останавливаясь. Вереница машин на въезде, у каждого пропуск или там брат президента или удостоверение ФСБ или еще чего. Стало машин на той стороне, дымы костров, кое-где палатки — на всех не хватало. Милицейский Патриот и рядом с ним — черная, тонированная до черноты Приора — это местный угрозыск, то ли их прислали на усиление, то ли сами приперлись, чтобы не упустить, чтобы омыть руки в денежной реке, катящейся через пост. И чуть в стороне — их машины. ОМОНовский Тигр и Федерал — то, на чем приехали они. И БТР-82 маневренной группы Национальной гвардии — они должны были пресекать прорывы, выставлять заслоны на десятках троп и дорог, работать по данным с беспилотников, поднятых по всей границе — но сейчас они сидели у костра с бодрствующей сменой и потребляли харч с приварком. Приварком к крупе, тушняку и хлебу был баран, которого нацгвардейцам удалось где-то спереть.
Берестянский сунулся в тесное, раскаленное под солнцем, провонявшее потом чрево Тигра, взял гарнитуру рации.
— Контроль-семнадцать, на приеме.
— Контроль-семнадцать, это Алмаз — дежурный Временного оперативного штаба назвал свой позывной — Калибр шестьдесят шесть хочет говорить. Даю связь.
Берестянский одними губами прошептал ругательство. Калибр шестьдесят шесть — позывной генерала Городецкого, большого чина из Москвы, который считал себя настоящим спецом в борьбе с терроризмом — при том, что его пузо достигло совсем уже угрожающих размеров. Как и всех непрофессионалов — его снедал зуд действия: вместо того, чтобы сделать все, что нужно и дать специалистам на местах свободу действий — он постоянно названивал и раздавал всякие ЦУ. И считал, что без его руководящей роли с терроризмом ну никак не сдюжить.
— Контроль-семнадцать, это Калибр шестьдесят шесть. Доложите обстановку, прием.
— Калибр шестьдесят шесть, это Контроль-семнадцать. У нас все штатно. Местные оказывают практическую помощь, мы контролируем ситуацию с беженцами. Попыток силового прорыва, огневых контактов не было, прием.
— Контроль-семнадцать, приказ из Москвы — усилить бдительность. Возможны провокации, в том числе с участием представителей иностранной прессы. На провокации не поддаваться, как понял, прием…
И не лень на связи сидеть. Козел!
— Вас понял, товарищ генерал.
— И еще… В течение следующего часа через пост проследует колонна. Грузовые фуры, номера записывай, капитан — генерал продиктовал три номера — приказываю пропустить без досмотра, и не задерживая. Как понял?
Вот с…а.
— Вас понял, калибр шестьдесят шесть.
— Контроль-семнадцать, не терять бдительность. Конец связи.
Берестянский стащил с головы гарнитуру рации. Пахло резиной, дымом… дерьмом. Сейчас кругом дерьмо.
— Что…
— В течение следующего часа через пост проследует колонна, три грузовые фуры. Приказано пропустить без досмотра.
— Вот с…а!
— Интересно, откуда эти твари все знают… — сидевший за рулем Тигра водила хлебнул из фляжки — из штаба не вылазят, а все знают.
— А ты думаешь, вот этот козел зачем сюда приперся, а? Да он для этого сюда, с…а, приперся. Проконтролировать, чтобы все эти фуры — и дальше через границу без контроля перли. Ты думаешь, с каких грабежей у них сынки на Х-пятых[76] ездят и в Лондоне учатся, а?
— Твари…
— Да, б… выстроить бы всех у стенки, и…
— Кто тогда нами командовать то будет? — мрачно сказал капитан.
— Не, ну что же — все скурвились?
— А что — нет?
ОМОНовцы помолчали
— Пойду, местных предупрежу.
Капитан — положил своему сослуживцу руку на плечо
— А ты думаешь, они не знают, а?
— Да… все чудесатее и чудесатее.
Сержант вздохнул
— Пойду, у президентских[77] тоже взятку возьму. Шашлыком.
— И мне тоже.
— И мне! — возник водила.
— А рожа не треснет? — вызверился на водилу сержант — сам сходишь и возьмешь… припух совсем.
Сержант ушел за взяткой — а капитан сел в дверном проеме Тигра и задумался. Мысли кружились в голове как стая воронья… и все до одной были черными…
Из оцепенения — его вывел протяжный гудок. Он посмотрел в сторону блока — по обочине, один за другим перли два Хаммера…
Ублюдки…
Местные даже не попытались их остановить — отступили в сторону. Берестянский нащупал в держателе Сайгу,[78] рванул на себя, выскакивая из машины.
Ружье сильно ударило в плечо, картечь ударила по радиатору головного Хаммера, разбила его. во все стороны брызнул белый пар. Второй заряд пришелся в покрышку, изуродовав ее так, что ехать дальше было невозможно. ОМОН и нацгвардейцы — бросились на дорогу, похватав оружие.
— Из машины! На землю! На землю!
ОМОНовцы привычно провели захват, чеченцы, выхваченные из машин, и брошенные на землю орали и матерились.
— Чисто!
Берестянский — бросил в машину карабин, подошел ближе. Один из бойцов показал ему изъятый Стечкин — позолоченный и с рукоятью из дорогого чеченского горного бука. На кожухе — шла какая-то надпись, по-арабски. Оружие считалось наградным — и его носили очень непростые люди…
— Так… кто старший. Кто старший!?
Один из задержанных задергался и по знаку Берестянского его подняли. Пацан совсем, тридцати еще нет — но понтов
— Ты кто такой, русский? — он говорил совсем без акцента — ты кто такой, чтобы меня на землю класть? Ты на своей земле так распоряжайся!
— Это и есть моя земля. Двух раз не хватило — и в третий научим. Ты почему такой невежливый, а?
— Слушай, русский, да ты знаешь, кто я такой. Да мне только один звонок сделать, да, и тебя свои же раком отхарят!
Берестянский протянул свой телефон
— Звони.
Чеченец недоверчиво посмотрел на него. Потом — схватил телефон, натыкал номер. Заговорил с невидимым абонентом с большой долей почтительности в голосе. Потом — протянул трубку назад.
— Тебя, русский.
Берестянский взял трубку, отошел подальше, прикрылся ладонью.
— Кто?
Городецкий…
— Капитан Берестянский, семнадцатый контроль.
— Берестянский. Ты что, о…л в атаке?! Ты что сделал?! — трубка дрожала от начальственного гнева
— Товарищ генерал, только что группа машин в составе двух предприняла попытку силового прорыва через блок-пост. Прорыв пресечен, одна машина повреждена, преступники задержаны. Пострадавших нет.
— Ты совсем там ох…л в атаке? Мало нам проблем? Это сотрудники местного МВД, они остались верны нам!
— Товарищ генерал, вы же сами приказали усилить бдительность.
Какое-то время генерал Городецкий молчал, не зная, что сказать.
— Задержанных освободить. Оружие, транспортные средства вернуть. Принести извинения. Вам все ясно?
— Так точно.
— Исполняйте.
Берестянский выключил трубку. Махнул рукой условным знаком — освобождайте. ОМОНовцы и нацгвардейцы отошли в сторону, чеченцы поднимались, отряхиваясь.